Главная » На злобу дня
Сергей Молотов, 16 августа 2013
Юрий Харитон – главный конструктор и научный руководитель КБ-11 (Арзамас-16), где создавались первые атомные и водородные бомбы. Фото из книги «Оружие России. Каталог. Том VII». 1996–1997
12 августа 1953 года на Семипалатинском ядерном полигоне была испытана первая советская термоядерная бомба РДС-6с. 60-летний юбилей этого выдающегося события – хороший повод для анализа как ретроспективы, так и перспектив нашей ядерной ситуации.
Атомные бомбардировки Японии наглядно продемонстрировали Москве благоприобретенную американскую атомную дубину, а это вынуждало Советский Союз приложить максимум усилий и в кратчайшие сроки нейтрализовать возникшую угрозу. 29 августа 1949 года прошло испытание советской атомной бомбы РДС-1, и ликвидация атомной монополии США остроту ситуации снизила.
Однако Америка начала новый тур ядерной гонки – теперь уже водородный, термоядерный, и оперативное решение термоядерной проблемы приобрело для России важнейшее, жизненно важное значение. Испытание РДС-6с 12 августа 1953 года переломило ситуацию – США и Запад начали переходить от политики угроз к трезвым мыслям. И этот факт имеет сегодня отнюдь не только историческое значение, его анализ помогает верно расставить наши оборонные приоритеты на будущее.
СОВЕТСКИЙ АТОМНЫЙ ПРОЛОГ: РОССИЯ ДЕЛАЕТ САМА
Вначале – о значении самого первого нашего испытания, об успехе РДС-1, которая была в августе 1949 года взорвана на Опытном поле Учебного полигона № 2 Министерства Вооруженных Сил СССР в 160 километрах от Семипалатинска.
Даже американские эксперты в реальном масштабе времени признавали, что атомные удары по Японии имели прежде всего антисоветскую направленность. Так, Джеймс Аллен писал: «Применение атомной бомбы было дипломатическим шагом, рассчитанным на то, чтобы обойти соглашения, достигнутые в Ялте со Сталиным относительно дальневосточных вопросов». Примерно тогда же видный английский физик Блэккет говорил: «Применение атомной бомбы было не столько последним военным актом Второй мировой войны, сколько первой большой операцией в холодной дипломатической войне с СССР, ведущейся в настоящее время». Уже из этого можно было сделать вывод о том, что атомные работы США после Второй мировой войны ведутся в интересах возможной ядерной агрессии США против СССР.
Хватало, впрочем, и прямых фактов. Так, в 1947 году профессор Техасского университета Р. Монтгомери призвал Америку: «В течение 24 часов мы можем уничтожить 75 миллионов русских, не потеряв и 100 человек... Если надо уничтожить русских, давайте сделаем это сейчас, не будем ждать три года».
Атомная монополия подвигала Соединенные Штаты вести переговоры по ряду послевоенных проблем с СССР, «демонстративно, – как выразился военный министр США Генри Стимсон, – потрясая» атомной бомбой. В мировой политике возникала «атомная дипломатия», которая быстро приобретала все признаки атомного шантажа России Соединенными Штатами. На фоне публичных провокационных заявлений разрабатывались секретные планы атомных бомбардировок советских городов, список которых быстро достиг 300 (1, 2).
Испытание РДС-1 в августе 1949 года стало для Запада моментом истины. Это хорошо выразил премьер-министр Индии Неру, заявив: «Значение атомного открытия может способствовать предотвращению войны». Здесь все было сказано верно: если на Западе атомная бомба США официально и открыто рассматривалась как средство диктата и вполне возможного ядерного удара по СССР, то руководство Советского Союза публично оценивало советское ядерное оружие сразу как фактор стабилизации и сдерживания потенциальной агрессии.
Реакция Запада на советское испытание была разной: от ехидной в ряде европейских изданий до тотально панической в США. Американская печать долго старалась убедить всех в том, что создать атомную бомбу могут только Соединенные Штаты, поэтому сообщение об испытании атомной бомбы в Советском Союзе вызвало большую панику. Член Палаты представителей Конгресса Ренкин предложил перевести столицу из Вашингтона в небольшой городок Падьюко. Сенатор Уайли направил министру обороны Джексону письмо, где настаивал на переводе управлений МО США из здания Пентагона и рассредоточении их по стране.
Это, конечно, были проявления политической паранойи, но помнить о них нам не мешает. Как только Америка начинает чувствовать свою уязвимость, она тут же теряет всякую выдержку и сразу же поджимает хвост – вспомним Карибский ракетный кризис 1962 года.
Впрочем, New York Times писала в те дни о «недостаточности доказательств того, что Советский Союз имеет атомное оружие» и что «то, что взорвалось в Советском Союзе, может быть, было и не атомным оружием». Это была, конечно, кислая мина при плохой игре – правительственные эксперты знали, что в СССР был произведен именно ядерный взрыв. Показательно, что советские атомщики неофициально расшифровывали аббревиатуру РДС как «Россия делает сама».
Замечу, к слову, что сейчас не мешало бы присваивать такой индекс современным ракетно-ядерным проектам России официально – если мы, конечно, еще в состоянии что-то делать сами.
Сомнения же Америки относительно «атомного» успеха СССР питались в некотором отношении нашей «атомной» линией 40-х годов. Сталин резонно считал, что надо создать у США и Запада впечатление, что Советский Союз уже обладает атомной бомбой! Ведь еще 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР Молотов публично заявил, что для СССР секрета атомной бомбы «давно уже не существует».
Поэтому в сообщении ТАСС, сделанном после 29 августа 1949 года, отрицался сам факт ядерного испытания! Было заявлено, что в СССР ведутся в мирных целях взрывные работы большой мощности и шумиха, поднятая на Западе, безосновательна.
Здравый смысл в такой политической мистификации на высшем уровне присутствовал. Расчет был на то, что Америка запутается между собственной точной информацией о нашем ядерном испытании, подтвержденной заборами проб воздуха в разных точках планеты, и нашей газетной дезинформацией, а в результате получит психологическую острастку. Мол, если русские не лгут насчет того, что секрет атомного оружия им известен с 1947 года, то у них может быть уже накоплен определенный его запас. Выходит, лучше с Россией не связываться.
Не мешает отметить здесь и вот что. Депутат английского парламента Блэкберн 28 сентября 1949 года в интервью газете Daily Express сетовал: «Западные эксперты считали, что Советский Союз сумеет изготовить первую атомную бомбу не раньше 1953 года. Теперь выяснилось, что Советский Союз технически опередил нас». И основания для печали у Блэкберна были. Атомные работы начались в Англии раньше, чем в США, – в 1940 году, английские специалисты принимали участие в американском Манхэттенском проекте, однако первая английская атомная бомба была взорвана лишь 3 октября 1952 года. То есть дело было не столько в «атомных» секретах, сколько в общем экономическом и научно-техническом потенциале державы, начавшей атомные работы.
ВТОРОЙ СОВЕТСКИЙ ШАГ К БУДУЩЕМУ ПАРИТЕТУ
Еще в период работы над РДС-1, физическая схема которой в целях экономии времени повторяла схему американской плутониевой бомбы, стали видны недостатки как физической схемы, так и конструкции на ее основе. Поэтому задолго до испытания РДС-1 по предложению И.В. Курчатова, Б.Л. Ванникова и Ю.Б. Харитона вышло Постановление Совета Министров СССР от 10 июня 1948 года «О дополнении плана работ КБ-11», которое подписал И.В. Сталин. Этим постановлением в планы работ КБ-11 на 1948 год были дополнительно включены задания по новым атомным зарядам РДС-3, РДС-4, РДС-5. Кроме того, велись работы по РДС-2 (конструкция которого отличалась от РДС-3 только составом ядерных материалов).
Второй взрыв советской атомной бомбы РДС-2 был произведен 24 сентября 1951 года в 16 часов 19 минут по местному времени. Как докладывали Л.П. Берии И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович, мощность бомбы оказалась выше, чем предусматривалось расчетом, и составила 38 тыс. тонн тротилового эквивалента против 27 тыс. тонн расчетных.
Но это было лишь первое в ту осень испытание, к тому же – не самое сложное по своей «редакции». РДС-2, как и РДС-1, была подорвана на башне высотой 30 метров, а теперь надо было обеспечить опыт с подрывом РДС-3 после ее сброса с самолета-носителя. 18 октября 1951 года Герой Советского Союза подполковник Константин Уржунцев поднял в воздух Ту-4 с боевым изделием. Бомба была сброшена с высоты 10 тыс. метров и взорвалась на высоте 380 метров над целью, полный тротиловый эквивалент составил около 40 тыс. тонн.
Испытание РДС-3 было, конечно же, знаковым… По сути, лишь начиная с РДС-3, можно было говорить о советских атомных бомбах как о боевом оружии, так что первое «сбросовое» испытание, то есть бомбометание, реального ядерного заряда означало этапный успех – впервые была испытана именно атомная бомба, то есть ядерный авиационный боеприпас. Советское ядерное оружие становилось не только военно-политическим, но и военно-техническим фактом. Вскоре в войска начала поступать тактическая атомная бомба РДС-4Т, неофициально названная «Татьяна».
Это был второй крупный шаг России к будущему ядерному паритету, но ко времени атомных испытаний 1951 года вовсю разворачивалась эпопея уже водородной бомбы.
Семипалатинский испытательный полигон, общий вид центральной части опытного поля перед испытанием первого термоядерного заряда РДС-6с. Фото из архива Минатома РФ. 1953
Семипалатинский испытательный полигон, общий вид центральной части опытного поля перед испытанием первого термоядерного заряда РДС-6с. Фото из архива Минатома РФ. 1953
Семипалатинский испытательный полигон, общий вид центральной части опытного поля перед испытанием первого термоядерного заряда РДС-6с. Фото из архива Минатома РФ. 1953
СОВЕТСКАЯ РДС-6с ПРОТИВ АМЕРИКАНСКОГО «МАЙКА»
1 ноября 1952 года Соединенные Штаты провели первый в мире термоядерный взрыв под кодовым наименованием «Майк». Однако на Маршалловых островах в атолле Эниветок была подорвана многоэтажная физическая установка, где использовался тяжелый изотоп водорода (откуда и словечко «водородная») – дейтерий в жидком состоянии. Для обеспечения «космического» холода, при котором газ дейтерий становится жидкостью, и потребовались огромные размеры «Майка». Это была впечатляющая демонстрация физического принципа, но – не оружие.
В СССР над проблемой водородной бомбы задумывались с конца 40-х годов, и 10 июня 1948 года было принято Постановление Совета Министров СССР № 1583-773сс/оп, где фигурировал индекс РДС-6. При этом сразу был взят курс на транспортабельный термоядерный заряд.
Впрочем, на первых порах было не до РДС-6, и в начальный период реально разрабатывались только атомные заряды. К тому же решение термоядерной проблемы требовало новых сложных производств, новых технологий и прочего – не говоря уже о научной стороне дела. Вначале конкурировали две схемы, которые кодировались как РДС-6т («труба Зельдовича») и РДС-6с («слойка Сахарова»). Но позднее велись работы только по РДС-6с. Схема «трубы Зельдовича» была раз и навсегда отставлена, а первые конструкторские компоновочные прорисовки по ней уничтожены.
В 1953 году в СССР начала работать первая отечественная ЭВМ «Стрела», на которой выполнялись расчеты по РДС-6с. Ничего удивительного в том не было – кибернетика отвергалась в СССР как принцип управления социальными, а не вычислительными процессами, и первые компьютеры были созданы в СССР еще при Сталине.
По Постановлению Совета Министров СССР № 827-303сс/оп от 26 февраля 1950 года «проверку и уточнение теоретических и экспериментальных основ» РДС-6с предполагалось провести к июню 1952 года, а к 1 октября 1952 года надо было представить предложения о конструкции бомбы, ее технической характеристике и сроке изготовления...
В целом сроки – с учетом многих возникающих сложностей – выдерживались, чему в немалой мере способствовало постоянное внимание к работам по РДС-6с куратора атомного проекта Лаврентия Берии. Сегодня иногда приходится читать, что Берия торопил с супербомбой, постольку якобы хотел привезти ее на Красную площадь и поставить коллегам по руководству страной ультиматум: или власть переходит в руки Берии, или супербомбу взрывают. Писать об этом можно, не имея ни малейшего представления о чисто технической стороне дела – о политической уж не говорю.
Правдой является лишь то, что Берия был арестован 26 июля 1953 года, а испытание РДС-6с прошло 12 августа 1953 года. За неделю до этого Георгий Маленков на пятой сессии Верховного Совета СССР заявил: «За границей сторонники войны длительное время тешили себя иллюзией насчет монополии Соединенных Штатов Америки в деле производства атомной бомбы… За последнее время заокеанские противники мира нашли себе новое утешение. Соединенные Штаты, видите ли, владеют более мощным, чем атомная бомба, оружием, являются монополистами водородной бомбы. Но это не так. Правительство считает необходимым доложить Верховному Совету, что Соединенные Штаты не являются монополистами и в производстве водородной бомбы».
Здесь произошла интересная политическая инверсия: если Сталин предпочел оставить Запад в неведении относительно ядерных возможностей СССР даже после успешного испытания, то Маленков и Хрущев не удержались от того, чтобы похвалиться еще несуществующим успехом до испытания РДС-6с!
Одноступенчатый термоядерный заряд РДС-6с был испытан в стационарных условиях на 40-метровой башне. Это был четвертый по счету ядерный взрыв в СССР. Процесс взрыва регистрировали 1300 измерительных, фото- и киносъемочных приборов, 1700 индикаторов, а на Опытном поле с центром в виде башни с РДС-6с было построено 308 сооружений: здания, мосты, блиндажи...
Государственную комиссию возглавлял министр среднего машиностроения СССР Вячеслав Малышев, однако кроме него на полигоне собралось немало крупных фигур. Достаточно сказать, что в утвержденном Курчатовым списке лиц, «представляющих личные наблюдения» о взрыве, значились четыре академика – Мстислав Келдыш, Михаил Лаврентьев, Андрей Сахаров и Михаил Садовский, четыре члена-корреспондента и шесть генералов. Их впечатления, хотя и были изложены в суховатом стиле людей, привыкших к сдержанности чувств, особенно в документах, сходятся в одном: в грандиозности впечатления.
Температура светящейся зоны взрыва значительно превышала солнечную, зарево было видно с расстояния в 170 километров. Размер облака взрыва составил по высоте 15–16 километров. Полный тротиловый эквивалент оценивался в 400 ± 50 килотонн.
В связи с публичным «водородным авансом» Маленкова неуспех был бы опасен не столько с научной, сколько с военно-политической точки зрения. Но все обошлось. 20 августа 1953 года «Правда» опубликовала «Правительственное сообщение об испытаниях водородной бомбы в Советском Союзе». Это был своего рода «термоядерный нокаут».
6 ноября 1955 года бомбометанием с Ту-16 была испытана авиабомба с зарядом РДС-27. Она была передана на вооружение ВВС и стала первым войсковым термоядерным боеприпасом.
О ПОДВОДНЫХ КАМНЯХ ЯДЕРНЫХ ПРОБЛЕМ
Эта статья приурочена к юбилею, однако давно сказано, что нет лучшего способа отметить дату, чем сосредоточить внимание на нерешенных проблемах. И история с РДС-6с дает для этого неплохие возможности.
В первые годы советская ядерная политика развивалась логично и весомо. Но уже с РДС-6с логика начала нарушаться даже в очень серьезных вещах. В той же опрометчивой «авансовой» речи на сессии ВС СССР Маленков (или его спичрайтеры), имея в виду «жесткий курс» США, употребил легкомысленное: «Шалишь, кума, не с той ноги плясать пошла». Сталин так вряд ли сказал бы, к тому же «не с той ноги» в ядерных делах начинал «плясать» СССР.
РДС-6с еще не была испытана, а уже готовились первые технические задания на оборудование бомбового отсека дальнего бомбардировщика Ту-16 под эту супербомбу… Но хотя Ту-16 и мог поднять РДС-6с, у схемы было так много недостатков, что надо было сразу задумываться о новых физических решениях. Сталин в атомных работах постоянно держал, что называется, руку на пульсе, а Берия с 1945 года вообще стал экспертом. За день до его ареста – 25 июня 1953 года – Завенягин, Курчатов, Александров и Харитон в записке на имя Берии докладывали ему о проблемах с прессованием деталей для РДС-6с так, как будто куратор атомной проблемы был главным технологом Саровского КБ-11.
Теперь в СССР начиналась эпоха очень медленной (Хрущев, правда, все ускорил) военно-политической депрофессионализации высшего политического руководства, не говоря уже о том, что в отличие от Сталина и Берии их преемники не имели военно-технических знаний даже в минимально потребных пределах. А Курчатов, не пожелав облить грязью Берию, стал не очень-то люб. В результате вместо предельно четкой ядерной политики в СССР начинался сумбур, линия РДС-6с, важная тоже как демонстрация принципа, одно время принималась за магистральную, а понять это – как это мог Берия, было в высшем руководстве некому.
Так оно дальше и пошло – политики уже не находились в постоянном контакте с физиками, как это было при кураторе Берии, верх забирали военные, ядерные военно-политические приоритеты начинали приобретать вид: «А что там у них?» Не задаваться таким вопросом было нельзя, однако во главу угла надо было ставить: «А что надо нам – для обеспечения прочного мира?»
Хрущева хватило лишь на внешне эффектную «Кузькину мать» в 50 мегатонн, но оптимизации на базе ядерного фактора оборонная политика СССР не получила даже при Брежневе. Не был оптимизирован и начавшийся при Брежневе переговорный процесс об ограничении, а потом – сокращении ядерных вооружений. Высшие политические руководители СССР (о военных вообще не разговор!) не дали себе труда глубоко и лично вникнуть в суть формирующихся проблем и лично же осмыслять их в постоянном рабочем, деловом общении с разработчиками ракетно-ядерных вооружений, как это было в спецкомитетах № 1 и № 2 при Берии. Скажем, анализ переговоров 70-х и 80-х годов приводит к мысли, что Политбюро жило само по себе, а переговорный процесс – сам по себе. Сокращать ядерные вооружения можно было, но всегда помня, что Америка как поставила себе с 1945 года цель обеспечить ядерное превосходство над Россией – вплоть до новой системной монополии, так и имеет перед собой ту же цель, начиная переговоры о сокращении вооружений. Мы сокращали, а они оптимизировали!
Это же мы имеем и сегодня: мы бездумно сокращаем, они оптимизируют, подстраивая облик ракетно-ядерных вооружений России под формат будущей НПРО США.
Испытание водородной РДС-6с нанесло весомый, воистину термоядерный удар по явной агрессивности США, однако вместо новых сосредоточенных ударов началась эпоха, я бы сказал, «растопыренной пятерни». Поняв это, мы, может быть, хотя бы сейчас поймем все значение увесистого ядерного «кулака».
Ключевые слова: СССР, достижения, вооружение, водородная бомба
Обсудить эту статью на форуме
Сергей Молотов, 16 августа 2013
60-летний юбилей испытания первой советской водородной бомбы
Юрий Харитон – главный конструктор и научный руководитель КБ-11 (Арзамас-16), где создавались первые атомные и водородные бомбы. Фото из книги «Оружие России. Каталог. Том VII». 1996–1997
12 августа 1953 года на Семипалатинском ядерном полигоне была испытана первая советская термоядерная бомба РДС-6с. 60-летний юбилей этого выдающегося события – хороший повод для анализа как ретроспективы, так и перспектив нашей ядерной ситуации.
Атомные бомбардировки Японии наглядно продемонстрировали Москве благоприобретенную американскую атомную дубину, а это вынуждало Советский Союз приложить максимум усилий и в кратчайшие сроки нейтрализовать возникшую угрозу. 29 августа 1949 года прошло испытание советской атомной бомбы РДС-1, и ликвидация атомной монополии США остроту ситуации снизила.
Однако Америка начала новый тур ядерной гонки – теперь уже водородный, термоядерный, и оперативное решение термоядерной проблемы приобрело для России важнейшее, жизненно важное значение. Испытание РДС-6с 12 августа 1953 года переломило ситуацию – США и Запад начали переходить от политики угроз к трезвым мыслям. И этот факт имеет сегодня отнюдь не только историческое значение, его анализ помогает верно расставить наши оборонные приоритеты на будущее.
СОВЕТСКИЙ АТОМНЫЙ ПРОЛОГ: РОССИЯ ДЕЛАЕТ САМА
Вначале – о значении самого первого нашего испытания, об успехе РДС-1, которая была в августе 1949 года взорвана на Опытном поле Учебного полигона № 2 Министерства Вооруженных Сил СССР в 160 километрах от Семипалатинска.
Даже американские эксперты в реальном масштабе времени признавали, что атомные удары по Японии имели прежде всего антисоветскую направленность. Так, Джеймс Аллен писал: «Применение атомной бомбы было дипломатическим шагом, рассчитанным на то, чтобы обойти соглашения, достигнутые в Ялте со Сталиным относительно дальневосточных вопросов». Примерно тогда же видный английский физик Блэккет говорил: «Применение атомной бомбы было не столько последним военным актом Второй мировой войны, сколько первой большой операцией в холодной дипломатической войне с СССР, ведущейся в настоящее время». Уже из этого можно было сделать вывод о том, что атомные работы США после Второй мировой войны ведутся в интересах возможной ядерной агрессии США против СССР.
Хватало, впрочем, и прямых фактов. Так, в 1947 году профессор Техасского университета Р. Монтгомери призвал Америку: «В течение 24 часов мы можем уничтожить 75 миллионов русских, не потеряв и 100 человек... Если надо уничтожить русских, давайте сделаем это сейчас, не будем ждать три года».
Атомная монополия подвигала Соединенные Штаты вести переговоры по ряду послевоенных проблем с СССР, «демонстративно, – как выразился военный министр США Генри Стимсон, – потрясая» атомной бомбой. В мировой политике возникала «атомная дипломатия», которая быстро приобретала все признаки атомного шантажа России Соединенными Штатами. На фоне публичных провокационных заявлений разрабатывались секретные планы атомных бомбардировок советских городов, список которых быстро достиг 300 (1, 2).
Испытание РДС-1 в августе 1949 года стало для Запада моментом истины. Это хорошо выразил премьер-министр Индии Неру, заявив: «Значение атомного открытия может способствовать предотвращению войны». Здесь все было сказано верно: если на Западе атомная бомба США официально и открыто рассматривалась как средство диктата и вполне возможного ядерного удара по СССР, то руководство Советского Союза публично оценивало советское ядерное оружие сразу как фактор стабилизации и сдерживания потенциальной агрессии.
Реакция Запада на советское испытание была разной: от ехидной в ряде европейских изданий до тотально панической в США. Американская печать долго старалась убедить всех в том, что создать атомную бомбу могут только Соединенные Штаты, поэтому сообщение об испытании атомной бомбы в Советском Союзе вызвало большую панику. Член Палаты представителей Конгресса Ренкин предложил перевести столицу из Вашингтона в небольшой городок Падьюко. Сенатор Уайли направил министру обороны Джексону письмо, где настаивал на переводе управлений МО США из здания Пентагона и рассредоточении их по стране.
Это, конечно, были проявления политической паранойи, но помнить о них нам не мешает. Как только Америка начинает чувствовать свою уязвимость, она тут же теряет всякую выдержку и сразу же поджимает хвост – вспомним Карибский ракетный кризис 1962 года.
Впрочем, New York Times писала в те дни о «недостаточности доказательств того, что Советский Союз имеет атомное оружие» и что «то, что взорвалось в Советском Союзе, может быть, было и не атомным оружием». Это была, конечно, кислая мина при плохой игре – правительственные эксперты знали, что в СССР был произведен именно ядерный взрыв. Показательно, что советские атомщики неофициально расшифровывали аббревиатуру РДС как «Россия делает сама».
Замечу, к слову, что сейчас не мешало бы присваивать такой индекс современным ракетно-ядерным проектам России официально – если мы, конечно, еще в состоянии что-то делать сами.
Сомнения же Америки относительно «атомного» успеха СССР питались в некотором отношении нашей «атомной» линией 40-х годов. Сталин резонно считал, что надо создать у США и Запада впечатление, что Советский Союз уже обладает атомной бомбой! Ведь еще 6 ноября 1947 года министр иностранных дел СССР Молотов публично заявил, что для СССР секрета атомной бомбы «давно уже не существует».
Поэтому в сообщении ТАСС, сделанном после 29 августа 1949 года, отрицался сам факт ядерного испытания! Было заявлено, что в СССР ведутся в мирных целях взрывные работы большой мощности и шумиха, поднятая на Западе, безосновательна.
Здравый смысл в такой политической мистификации на высшем уровне присутствовал. Расчет был на то, что Америка запутается между собственной точной информацией о нашем ядерном испытании, подтвержденной заборами проб воздуха в разных точках планеты, и нашей газетной дезинформацией, а в результате получит психологическую острастку. Мол, если русские не лгут насчет того, что секрет атомного оружия им известен с 1947 года, то у них может быть уже накоплен определенный его запас. Выходит, лучше с Россией не связываться.
Не мешает отметить здесь и вот что. Депутат английского парламента Блэкберн 28 сентября 1949 года в интервью газете Daily Express сетовал: «Западные эксперты считали, что Советский Союз сумеет изготовить первую атомную бомбу не раньше 1953 года. Теперь выяснилось, что Советский Союз технически опередил нас». И основания для печали у Блэкберна были. Атомные работы начались в Англии раньше, чем в США, – в 1940 году, английские специалисты принимали участие в американском Манхэттенском проекте, однако первая английская атомная бомба была взорвана лишь 3 октября 1952 года. То есть дело было не столько в «атомных» секретах, сколько в общем экономическом и научно-техническом потенциале державы, начавшей атомные работы.
ВТОРОЙ СОВЕТСКИЙ ШАГ К БУДУЩЕМУ ПАРИТЕТУ
Еще в период работы над РДС-1, физическая схема которой в целях экономии времени повторяла схему американской плутониевой бомбы, стали видны недостатки как физической схемы, так и конструкции на ее основе. Поэтому задолго до испытания РДС-1 по предложению И.В. Курчатова, Б.Л. Ванникова и Ю.Б. Харитона вышло Постановление Совета Министров СССР от 10 июня 1948 года «О дополнении плана работ КБ-11», которое подписал И.В. Сталин. Этим постановлением в планы работ КБ-11 на 1948 год были дополнительно включены задания по новым атомным зарядам РДС-3, РДС-4, РДС-5. Кроме того, велись работы по РДС-2 (конструкция которого отличалась от РДС-3 только составом ядерных материалов).
Второй взрыв советской атомной бомбы РДС-2 был произведен 24 сентября 1951 года в 16 часов 19 минут по местному времени. Как докладывали Л.П. Берии И.В. Курчатов, Ю.Б. Харитон и Я.Б. Зельдович, мощность бомбы оказалась выше, чем предусматривалось расчетом, и составила 38 тыс. тонн тротилового эквивалента против 27 тыс. тонн расчетных.
Но это было лишь первое в ту осень испытание, к тому же – не самое сложное по своей «редакции». РДС-2, как и РДС-1, была подорвана на башне высотой 30 метров, а теперь надо было обеспечить опыт с подрывом РДС-3 после ее сброса с самолета-носителя. 18 октября 1951 года Герой Советского Союза подполковник Константин Уржунцев поднял в воздух Ту-4 с боевым изделием. Бомба была сброшена с высоты 10 тыс. метров и взорвалась на высоте 380 метров над целью, полный тротиловый эквивалент составил около 40 тыс. тонн.
Испытание РДС-3 было, конечно же, знаковым… По сути, лишь начиная с РДС-3, можно было говорить о советских атомных бомбах как о боевом оружии, так что первое «сбросовое» испытание, то есть бомбометание, реального ядерного заряда означало этапный успех – впервые была испытана именно атомная бомба, то есть ядерный авиационный боеприпас. Советское ядерное оружие становилось не только военно-политическим, но и военно-техническим фактом. Вскоре в войска начала поступать тактическая атомная бомба РДС-4Т, неофициально названная «Татьяна».
Это был второй крупный шаг России к будущему ядерному паритету, но ко времени атомных испытаний 1951 года вовсю разворачивалась эпопея уже водородной бомбы.
Семипалатинский испытательный полигон, общий вид центральной части опытного поля перед испытанием первого термоядерного заряда РДС-6с. Фото из архива Минатома РФ. 1953
Семипалатинский испытательный полигон, общий вид центральной части опытного поля перед испытанием первого термоядерного заряда РДС-6с. Фото из архива Минатома РФ. 1953
Семипалатинский испытательный полигон, общий вид центральной части опытного поля перед испытанием первого термоядерного заряда РДС-6с. Фото из архива Минатома РФ. 1953
СОВЕТСКАЯ РДС-6с ПРОТИВ АМЕРИКАНСКОГО «МАЙКА»
1 ноября 1952 года Соединенные Штаты провели первый в мире термоядерный взрыв под кодовым наименованием «Майк». Однако на Маршалловых островах в атолле Эниветок была подорвана многоэтажная физическая установка, где использовался тяжелый изотоп водорода (откуда и словечко «водородная») – дейтерий в жидком состоянии. Для обеспечения «космического» холода, при котором газ дейтерий становится жидкостью, и потребовались огромные размеры «Майка». Это была впечатляющая демонстрация физического принципа, но – не оружие.
В СССР над проблемой водородной бомбы задумывались с конца 40-х годов, и 10 июня 1948 года было принято Постановление Совета Министров СССР № 1583-773сс/оп, где фигурировал индекс РДС-6. При этом сразу был взят курс на транспортабельный термоядерный заряд.
Впрочем, на первых порах было не до РДС-6, и в начальный период реально разрабатывались только атомные заряды. К тому же решение термоядерной проблемы требовало новых сложных производств, новых технологий и прочего – не говоря уже о научной стороне дела. Вначале конкурировали две схемы, которые кодировались как РДС-6т («труба Зельдовича») и РДС-6с («слойка Сахарова»). Но позднее велись работы только по РДС-6с. Схема «трубы Зельдовича» была раз и навсегда отставлена, а первые конструкторские компоновочные прорисовки по ней уничтожены.
В 1953 году в СССР начала работать первая отечественная ЭВМ «Стрела», на которой выполнялись расчеты по РДС-6с. Ничего удивительного в том не было – кибернетика отвергалась в СССР как принцип управления социальными, а не вычислительными процессами, и первые компьютеры были созданы в СССР еще при Сталине.
По Постановлению Совета Министров СССР № 827-303сс/оп от 26 февраля 1950 года «проверку и уточнение теоретических и экспериментальных основ» РДС-6с предполагалось провести к июню 1952 года, а к 1 октября 1952 года надо было представить предложения о конструкции бомбы, ее технической характеристике и сроке изготовления...
В целом сроки – с учетом многих возникающих сложностей – выдерживались, чему в немалой мере способствовало постоянное внимание к работам по РДС-6с куратора атомного проекта Лаврентия Берии. Сегодня иногда приходится читать, что Берия торопил с супербомбой, постольку якобы хотел привезти ее на Красную площадь и поставить коллегам по руководству страной ультиматум: или власть переходит в руки Берии, или супербомбу взрывают. Писать об этом можно, не имея ни малейшего представления о чисто технической стороне дела – о политической уж не говорю.
Правдой является лишь то, что Берия был арестован 26 июля 1953 года, а испытание РДС-6с прошло 12 августа 1953 года. За неделю до этого Георгий Маленков на пятой сессии Верховного Совета СССР заявил: «За границей сторонники войны длительное время тешили себя иллюзией насчет монополии Соединенных Штатов Америки в деле производства атомной бомбы… За последнее время заокеанские противники мира нашли себе новое утешение. Соединенные Штаты, видите ли, владеют более мощным, чем атомная бомба, оружием, являются монополистами водородной бомбы. Но это не так. Правительство считает необходимым доложить Верховному Совету, что Соединенные Штаты не являются монополистами и в производстве водородной бомбы».
Здесь произошла интересная политическая инверсия: если Сталин предпочел оставить Запад в неведении относительно ядерных возможностей СССР даже после успешного испытания, то Маленков и Хрущев не удержались от того, чтобы похвалиться еще несуществующим успехом до испытания РДС-6с!
Одноступенчатый термоядерный заряд РДС-6с был испытан в стационарных условиях на 40-метровой башне. Это был четвертый по счету ядерный взрыв в СССР. Процесс взрыва регистрировали 1300 измерительных, фото- и киносъемочных приборов, 1700 индикаторов, а на Опытном поле с центром в виде башни с РДС-6с было построено 308 сооружений: здания, мосты, блиндажи...
Государственную комиссию возглавлял министр среднего машиностроения СССР Вячеслав Малышев, однако кроме него на полигоне собралось немало крупных фигур. Достаточно сказать, что в утвержденном Курчатовым списке лиц, «представляющих личные наблюдения» о взрыве, значились четыре академика – Мстислав Келдыш, Михаил Лаврентьев, Андрей Сахаров и Михаил Садовский, четыре члена-корреспондента и шесть генералов. Их впечатления, хотя и были изложены в суховатом стиле людей, привыкших к сдержанности чувств, особенно в документах, сходятся в одном: в грандиозности впечатления.
Температура светящейся зоны взрыва значительно превышала солнечную, зарево было видно с расстояния в 170 километров. Размер облака взрыва составил по высоте 15–16 километров. Полный тротиловый эквивалент оценивался в 400 ± 50 килотонн.
В связи с публичным «водородным авансом» Маленкова неуспех был бы опасен не столько с научной, сколько с военно-политической точки зрения. Но все обошлось. 20 августа 1953 года «Правда» опубликовала «Правительственное сообщение об испытаниях водородной бомбы в Советском Союзе». Это был своего рода «термоядерный нокаут».
6 ноября 1955 года бомбометанием с Ту-16 была испытана авиабомба с зарядом РДС-27. Она была передана на вооружение ВВС и стала первым войсковым термоядерным боеприпасом.
О ПОДВОДНЫХ КАМНЯХ ЯДЕРНЫХ ПРОБЛЕМ
Эта статья приурочена к юбилею, однако давно сказано, что нет лучшего способа отметить дату, чем сосредоточить внимание на нерешенных проблемах. И история с РДС-6с дает для этого неплохие возможности.
В первые годы советская ядерная политика развивалась логично и весомо. Но уже с РДС-6с логика начала нарушаться даже в очень серьезных вещах. В той же опрометчивой «авансовой» речи на сессии ВС СССР Маленков (или его спичрайтеры), имея в виду «жесткий курс» США, употребил легкомысленное: «Шалишь, кума, не с той ноги плясать пошла». Сталин так вряд ли сказал бы, к тому же «не с той ноги» в ядерных делах начинал «плясать» СССР.
РДС-6с еще не была испытана, а уже готовились первые технические задания на оборудование бомбового отсека дальнего бомбардировщика Ту-16 под эту супербомбу… Но хотя Ту-16 и мог поднять РДС-6с, у схемы было так много недостатков, что надо было сразу задумываться о новых физических решениях. Сталин в атомных работах постоянно держал, что называется, руку на пульсе, а Берия с 1945 года вообще стал экспертом. За день до его ареста – 25 июня 1953 года – Завенягин, Курчатов, Александров и Харитон в записке на имя Берии докладывали ему о проблемах с прессованием деталей для РДС-6с так, как будто куратор атомной проблемы был главным технологом Саровского КБ-11.
Теперь в СССР начиналась эпоха очень медленной (Хрущев, правда, все ускорил) военно-политической депрофессионализации высшего политического руководства, не говоря уже о том, что в отличие от Сталина и Берии их преемники не имели военно-технических знаний даже в минимально потребных пределах. А Курчатов, не пожелав облить грязью Берию, стал не очень-то люб. В результате вместо предельно четкой ядерной политики в СССР начинался сумбур, линия РДС-6с, важная тоже как демонстрация принципа, одно время принималась за магистральную, а понять это – как это мог Берия, было в высшем руководстве некому.
Так оно дальше и пошло – политики уже не находились в постоянном контакте с физиками, как это было при кураторе Берии, верх забирали военные, ядерные военно-политические приоритеты начинали приобретать вид: «А что там у них?» Не задаваться таким вопросом было нельзя, однако во главу угла надо было ставить: «А что надо нам – для обеспечения прочного мира?»
Хрущева хватило лишь на внешне эффектную «Кузькину мать» в 50 мегатонн, но оптимизации на базе ядерного фактора оборонная политика СССР не получила даже при Брежневе. Не был оптимизирован и начавшийся при Брежневе переговорный процесс об ограничении, а потом – сокращении ядерных вооружений. Высшие политические руководители СССР (о военных вообще не разговор!) не дали себе труда глубоко и лично вникнуть в суть формирующихся проблем и лично же осмыслять их в постоянном рабочем, деловом общении с разработчиками ракетно-ядерных вооружений, как это было в спецкомитетах № 1 и № 2 при Берии. Скажем, анализ переговоров 70-х и 80-х годов приводит к мысли, что Политбюро жило само по себе, а переговорный процесс – сам по себе. Сокращать ядерные вооружения можно было, но всегда помня, что Америка как поставила себе с 1945 года цель обеспечить ядерное превосходство над Россией – вплоть до новой системной монополии, так и имеет перед собой ту же цель, начиная переговоры о сокращении вооружений. Мы сокращали, а они оптимизировали!
Это же мы имеем и сегодня: мы бездумно сокращаем, они оптимизируют, подстраивая облик ракетно-ядерных вооружений России под формат будущей НПРО США.
Испытание водородной РДС-6с нанесло весомый, воистину термоядерный удар по явной агрессивности США, однако вместо новых сосредоточенных ударов началась эпоха, я бы сказал, «растопыренной пятерни». Поняв это, мы, может быть, хотя бы сейчас поймем все значение увесистого ядерного «кулака».
Ключевые слова: СССР, достижения, вооружение, водородная бомба
Обсудить эту статью на форуме
| Комментариев к этой статье пока нет | ||
Из этой рубрики
Другие рубрики
0